Что это? Вопрошание собственно фотографического? Попытка размышлять на тему, что делает фотографию фотографией, что выделяет эту технику в отличный медиум (medium) со своими характерными чертами? Вопросы стары, как сама фотография. Мы смотрим на снимок и говорим себе: вот она перед нами сама реальность как она есть. Еще до всяких репрезентаций, фотография – это точный аналог реальности, это сама реальность. Мы не можем отрицать и сомневаться: то, что мы видим, реально было перед объективом камеры. “Какие бы возражения ни выставлял наш критический разум, мы вынуждены верить в существование представленного предмета, то есть предмета действительно воссозданного, ибо благодаря фотографии он присутствует во времени и в пространстве”, пишет французский теоретик кино Андре Базен.
И вот перед нами, действительно, самые простые предметы: лошадь, дом, окно с цветком, жалюзи, угол стены, дерево, забор. Сам выбор объектов для съемки как бы подсказывает: не нужно думать о содержании, не нужно искать что-то особенное в этих предметах, нужно сосредоточиться на другом – на самом моменте фиксации, на моменте возникновения фотографии. Есть еще один способ привлечь внимание к фотографическому – приобретающая сегодня все большую и большую популярность (наверное, как симптом усталости от цифрового автоматизма) пинхол фотография. Сюжеты пинхол снимков тоже поражают (или восхищают) своей простотой: деревья, дома, улицы, игрушки. Но есть и одно отличие: они впитывают в себя, как губка, время, очень много времени, тогда как в случае негативов Савченко, снятых на пленку “Свема”, мы говорим только о моменте, о моменте рождения фотографии.
Мы особенно тщательно вглядываемся в представленную подборку, пытаясь угадать смысл в авторском выборе объектов, однако негативы говорят нам и о том, что у фотокамеры есть свое видение: перевернутые изображения, обратная яркость, оптические искажения. Вот этот черненький квадратик знаменитого формата 35 мм и есть примерно то, что случается внутри фотоаппарата, схваченное на полпути, до того как пленка будет “очеловечена” через печать на бумаге.
Почему мы фотографируем? Безусловно, есть ситуации, когда мы не задаем себе этот вопрос. Мы знаем, что должны произвести документальное свидетельство происходящего события. Это почти ситуация отсутствия выбора. Но не всегда наш контакт с фотоаппаратом осуществляется в таком режиме. Иногда у нас может быть так много выбора, что от этого просто кружится голова. И не понятно, что делать с этим выбором, с этими возможностями. Мы пытаемся найти какой-то гармоничный баланс между собой, миром и тем медиумом, которым мы владеем лучше всего. Так появляются тексты, картины, фотографии, фильмы, танец, которые рассказывают лишь о каком-то эпизоде или моменте, увиденном с определенной точки, но никогда не рассказывают о мире в целом. Картину мира мы выстраиваем уже самостоятельно в своем уме. И никакая медийная репрезентация для этого невозможна…
Но постановкой этого спектра вопросов о природе фотографического выставка не исчерпывается. За серией “простых” объектов на снимках начинают появляются люди: они ходят по городу, в одиночку или группками, они знакомы фотографу или нет. Мы не можем рассматривать человека (даже сфотографированного) отвлеченно, как вазон с цветком. Здесь возникают другие ощущение. Мы испробываем возможности воображаемой идентификации: кто эти люди? А может здесь где-то я? Я могла ли я быть в этом месте? А знаю ли я это место? Присутствие людей на негативах создает интригу. Хочется заполучить в руки большую лупу, чтобы внимательнейшим образом все это рассмотреть.
На третьей ленте негативов люди становятся уже совсем узнаваемыми: это белорусские фотографы и критики. Стало понятно, зачем Игорь осторожно фотографировал друзей на вернисажах. В самом центре – негатив, на котором просматриваются силуэты двух известных людей, фотографа Владимира Парфенка и председателя союза “Фотоискусство” Сергея Плыткевича. Владимир стоит впереди, подбородок вздернут, вязаная кофта с этническим орнаментом расстегнута, руки решительно засунуты в карманы, крупное тело устремилось куда-то вперед. За его спиной элегантный Плыткевич в рубашке, застегнутой до последней пуговички, слегка сутулится, руки уперлись в бока. Даже то немногое, что удалось рассмотреть на негативе, сразу вызвало в памяти все эмоции тех долгих споров о белорусской фотографии, которые Владимир и Сергей вели публично последние несколько месяцев.
Затем Игорь приглашает к своим негативам слова, в том же стиле и темпе, что и раньше, в “Комментированных ландшафтах”: “Все, что произошло между появлением первой бегуньи и второй”, “Все то, что помешало адекватно экспонировать этот кадр”. Эти краткие вкрапления слов, осторожно возвращают мысли обратно к теме фотографического. И вот перед нами улица с деревянным переходом, через который идут люди. Целая лента пленки с одним и тем же сюжетом. Иногда впереди проезжает машина. Линия улицы тянется из кадра в кадр, но при этом не сливается в сплошную горизонталь, а постоянно ломается, образуя какой-то орнамент. А потом начинается деревня: бабушки в платочках и традиционных юбках, и несколько пустых кадров. На растянутой пленке последней серии пляж постепенно переходит в город, а потом в дом, который также похож на больницу. Вот и все. И все путешествие...
Говорят, что Диана Арбус разговаривала очень тихо, чтобы расположить к себе людей. Они наклонялись к ней ближе, и так очень быстро образовывалась доверительная интимная обстановка. Я вспомнила об этом, когда рассматривала негативы Савченко. Иногда, чтобы сказать что-то важное, нужно просто шепнуть.
No comments:
Post a Comment